От себя добавлю - и к авторам фандома :-)

Ракель Напрочь (с)

К сетевым поэтам

Строки - дамасская сталь и китайский шёлк, -
стелятся, вьются, и льются, и всё им мало...

Сколько ж вас - гадов, пишущих хорошо!
Так бы поубивала.

@темы: Чтиво, Фикшн

---

Дмитрий Комаров

9 февраля на 41-м году жизни скончался известный казанский телеведущий, музыкант Дмитрий Комаров.

Дмитрий Комаров профессионально занимался музыкой. Совместно с Константином Минифановым он организовал дуэт «Принцесса», который хорошо знали по всей стране в начале 90-х годов.
Особенно популярной стала их песня «Дом зеленых глаз».

В 2004 году Д.Комаров победил онкоболезнь. В последние годы работал ведущим развлекательной программы «Утро» на телеканале «Эфир».
Дмитрий был очень солнечным и добрым. Его смерть стала для всех неожиданностью.


Светлая память хорошему человеку.

@темы: Казань и казанцы

---

КАК НЕЗНАЙКА СОЧИНЯЛ СТИХИ

Выбирая, что бы такого почитать С., я часто обнаруживаю, что некоторые детские книжки нужно и должно перечитывать во взрослом возрасте...

КАК НЕЗНАЙКА СОЧИНЯЛ СТИХИ

После того как из Незнайки не получилось художника, он решил сделаться поэтом и сочинять стихи. У него был знакомый поэт, который жил на улице Одуванчиков. Этого поэта по-настоящему звали Пудиком, но, как известно, все поэты очень любят красивые имена.

Поэтому, когда Пудик начал писать стихи, он выбрал себе другое имя и стал называться Цветиком.
Однажды Незнайка пришел к Цветику и сказал:
– Слушай, Цветик, научи меня сочинять стихи. Я тоже хочу быть поэтом.
– А у тебя способности есть? – спросил Цветик.
– Конечно, есть. Я очень способный, – ответил Незнайка.
– Это надо проверить, – сказал Цветик. – Ты знаешь, что такое рифма?
– Рифма? Нет, не знаю.
– Рифма – это когда два слова оканчиваются одинаково, – объяснил Цветик. – Например: утка – шутка, коржик – моржик. Понял?
– Понял.
– Ну, скажи рифму на слово «палка».
– Селедка, – ответил Незнайка.
– Какая же это рифма: палка – селедка? Никакой рифмы нет в этих словах.
– Почему нет? Они ведь оканчиваются одинаково.
– Этого мало, – сказал Цветик. – Надо, чтобы слова были похожи, так чтобы получалось складно. Вот послушай: палка – галка, печка – свечка, книжка – шишка.
– Понял, понял! – закричал Незнайка. – Палка – галка, печка – свечка, книжка – шишка! Вот здорово! Ха-ха-ха!
– Ну, придумай рифму на слово «пакля», – сказал Цветик.
– Шмакля, – ответил Незнайка.
– Какая шмакля? – удивился Цветик. – Разве есть такое слово?
– А разве нету?
– Конечно, нет.
– Ну, тогда рвакля.
– Что это за рвакля такая? – снова удивился Цветик.
– Ну, это когда рвут что-нибудь, вот и получается рвакля, – объяснил Незнайка.
– Врешь ты все, – сказал Цветик, – такого слова не бывает. Надо подбирать такие слова, которые бывают, а не выдумывать.
– А если я не могу подобрать другого слова?
– Значит, у тебя нет способностей к поэзии.
– Ну, тогда придумай сам, какая тут рифма, – ответил Незнайка.
– Сейчас, – согласился Цветик.
Он остановился посреди комнаты, сложил на груди руки, голову наклонил набок и стал думать. Потом поднял голову кверху и стал думать, глядя на потолок. Потом ухватился руками за собственный подбородок и стал думать, глядя на пол. Проделав все это, он стал бродить по комнате и потихоньку бормотал про себя:
– Пакля, бакля, вакля, гакля, дакля, макля… – Он долго так бормотал, потом сказал: – Тьфу! Что это за слово? Это какое-то слово, на которое нет рифмы.
– Ну вот! – обрадовался Незнайка. – Сам задает такие слова, на которые нет рифмы, и еще говорит, что я неспособный.
– Ну, способный, способный, только отстань! – сказал Цветик. – У меня голова разболелась. Сочиняй так, чтобы был смысл и рифма, вот тебе и стихи.
Неужели это так просто? – удивился Незнайка.
– Конечно, просто. Главное – это способности иметь.
Незнайка пришел домой и сразу принялся сочинять стихи. Целый день он ходил по комнате, глядел то на пол, то на потолок, держался руками за подбородок и что-то бормотал про себя.
Наконец стихи были готовы, и он сказал:
– Послушайте, братцы, какие я стихи сочинил.
– Ну-ка, ну-ка, про что же это стихи? – заинтересовались все.
– Это я про вас сочинил, – признался Незнайка. – Вот сначала стихи про Знайку: Знайка шел гулять на речку, Перепрыгнул через овечку.
– Что? – закричал Знайка. – Когда это я прыгал через овечку?
– Ну, это только в стихах так говорится, для рифмы, – объяснил Незнайка.
– Так ты из-за рифмы будешь на меня всякую неправду сочинять? – вскипел Знайка.
– Конечно, – ответил Незнайка. – Зачем же мне сочинять правду? Правду и сочинять нечего, она и так есть.
– Вот попробуй еще, так узнаешь! – пригрозил Знайка. – Ну-ка, читай, что ты там про других сочинил?
– Вот послушайте про Торопыжку, – сказал Незнайка. Торопыжка был голодный, Проглотил утюг холодный.
– Братцы! – закричал Торопыжка. – Что он про меня сочиняет? Никакого холодного утюга я не глотал.
– Да ты не кричи, – ответил Незнайка. – Это я просто для рифмы сказал, что утюг был холодный.
– Так я же ведь никакого утюга не глотал, ни холодного, ни горячего! – кричал Торопыжка.
– А я и не говорю, что ты проглотил горячий, так что можешь успокоиться, – ответил Незнайка. – Вот послушай стихи про Авоську: У Авоськи под подушкой лежит сладкая ватрушка. Авоська подошел к своей кровати, заглянул под подушку и сказал:
– Враки! Никакой ватрушки тут не лежит.
– Ты ничего не понимаешь в поэзии, – ответил Незнайка. – Это только для рифмы так говорится, что лежит, а на самом деле не лежит. Вот я еще про Пилюлькина сочинил.
– Братцы! – закричал доктор Пилюлькин. – Надо прекратить это издевательство! Неужели мы будем спокойно слушать, что Незнайка тут врет про всех?
– Довольно! – закричали все. – Мы не хотим больше слушать! Это не стихи, а какие-то дразнилки.
Только Знайка, Торопыжка и Авоська кричали:
– Пусть читает! Раз он про нас прочитал, так и про других пусть читает.
– Не надо! Мы не хотим! – кричали остальные.
– Ну, раз вы не хотите, то я пойду почитаю соседям, – сказал Незнайка.
– Что? – закричали тут все. – Ты еще пойдешь перед соседями нас срамить? Попробуй только! Можешь тогда и домой не возвращаться.
– Ну ладно, братцы, не буду, – согласился Незнайка. – Только вы уж не сердитесь на меня.
С тех пор Незнайка решил больше не сочинять стихов.

@темы: Чтиво

---

Ракель Напрочь

Пусто-пусто

Ракель Напрочь (с)

Что у меня - к тебе?
Ничего; просто было нам по пути.
Несколько слов, пара случайно раскрытых тайн.
"Напишу-сама-если-не-ответит-до-десяти".
Ненавязчивое сообщение, ожидающее в сети.
Необьяснимое,
перекрывающее гортань.

Что у меня - от тебя?
Ничего; неоконченный разговор,
имя - странное, незнакомое, будто взятое с потолка.
Сны и синие сумерки - слабый ночной раствор.
Ты меня плохо знаешь, правда, - я просто вор:
я сегодня купила книгу,
которую тогда ты держала в руках.

Что у меня - с тобой?
Ничего. Каждый - снова в своём мирке,
на своих орбитах, в своих затерянных городах,
на своей дороге, в своём отчаянном тупике, -
со своим неразменным,
начертанным на руке.

А вот книга и правда хорошая,
это да.




Другие стихи этого автора здесь www.stihi.ru/avtor/karelianka/

@темы: Чтиво, Настроение

---

Тестец на ночь

Утащен был у  Puding

Итак вы... хороший человек

Вы хороший человек во всех отношениях! Добро в вашей душе намного перевешивает зло. Вы улыбаетесь миру, а мир улыбается вам. Вы справляетесь со всеми трудностями. И дишится ваш легко... За себя постоять вы можете, но чтоб ненавидеть человека? Для этого у вас слишком светлая душа. Вы можете его не любить, он может вас раздражать, но ненависть... ненависть это не для вас. Плюсов в вас огромное количество! А минусы все зависят от тонкостей вашего характера. Вы реалист или оптимист. Много прощаете, на многое не обращаете внимание. Совет: будьте реалистичней. Героев похожих на вас в литературе и кино огромное количество! Любой положительный герой это вы!Смерть вашего врага... Хм... Вряд ли она наступит от вас. Да и врагов у вас быть не должно. Кто они такие, чтоб называть себя вашими врагами и тратить на себя ваше время?

Пройти тест

@темы: Тесты

---

Читаю. Нравится.

Автор: Дэвид Седарис

Оригинальное название: Dress Your Family in Corduroy and Denim

Год: 2004



Рецензия Павла Губарева
взято

отсюда

recensent.ru/pavel/843/

читать рецензию

Девять из десяти – вам эта книга понравится. А вот почему именно… загадка. Который день хожу, верчу в голове эти рассказы – и не могу ничего понять.

Седарис пишет даже не бытовую прозу, не психологическую, ни житейскую лирику, ни даже мемуары, а буквально дневник. Но это какой-то особенный дневник. В его текстах есть алхимия. Взять близких к нему наших писателей – Викторию Токареву или Гришковца. Вроде бы почти то же самое, но в случае с ними – понятно чем берут. То разыгрывают в бытовых декорациях вполне себе драматические сюжеты, которые позволяют героям разразиться монологом, хотя бы и внутренним, переживать, пить, любить, идти на дно. То заставляют читателей узнавать и вспоминать себя (Гришковец) и опять-таки цеплять их разговорами о том, в какой именно момент кончилось детство и как одиноко в городе.

У Седариса ничего этого нет. Ни-че-го. Но вот какая штука. Читая эти простенькие истории, совершенно вроде не претендующие на пронзительность и лиричность – вдруг ощущаешь нежданную волну понимания, что тебе рассказывают нечто важное, глубокое. Причём важному, глубокому и сокровенному браться в тексте негде. Ну негде. Всё это где-то у тебя внутри. А Седарис каким-то образом, который он сам, готов поспорить, не осознаёт, – трогает, шевелит закрытое и забытое внутри.

В который раз хочется говорить об обманчивой простоте американского искусства. Это как мультипликация в сериале «Южный парк». На первый взгляд – примитив и ужас. Палка-палка-огуречик. Выпученные глаза, геометрический компьютерно-циркульный примитив. Ан на десятой серии начинаешь понимать, что эти грубоватые мультяшки могут изобразить любую эмоцию, да ещё и дать фору иным живым бездарям. Так и здесь: вот такое простое бытописание «из точки А в точку Б» вдруг даёт совершенно удивительный эффект.

С чего я вообще взялся его читать? А. Один рассказ попался мне в бесплатном пилотном номере журнала «Сноб» из аэропорта «Шереметьево», где среди всякой степени занятности чтива был рассказ «Ночь над землёй» с подзаголовком (журнальным?) «Страдания в бизнес-классе». Тогда я впервые и совершенно неожиданно ощутил магию Седариса. Даже взбодрился, несмотря на усталость во время ночного перелёта: таким неожиданным был эффект от простенькой с виду прозы. Вот автор описывает атмосферу дорогих салонов в самолётах, свои привычки, пустяковые и не очень случаи. На деле этот бубнящий интроверт, отвлекая вас разговорами, заходит сзади, стараясь не греметь связкой ключей от вашей души, которые прячет за спиной. Естественно, по прибытию домой я отыскал в Сети единственный переведённый на русский язык сборник рассказов. Боюсь, дальше придётся читать в оригинале.

Итак, непостижимым образом бледнокожий, прилизанный дядечка, гомосек греческого происхождения оказался на вершине книжных хитпарадов в США (книга, о которой идёт речь была номером 1-м по версии The New York Times в 2004-м году). Настоящая американская мечта. В какой-то момент забитый маргинал, разнорабочий, подавляемый волевой матерью, он вдруг обнаружил, что читает по радио свои дневниковые записи. К слову, его семья уже опасается что-нибудь ему рассказывать из жизни: эти истории попадают на страницы бестселлеров. «Говорят, что писатель продаст свих близких целиком. Седарис только это и делает».

На родине он считается юмористом. Даже получает призы «Лучший юморист года». На шоу Дэвида Леттермана к его монологам за кадром пускают смех. Оно, конечно, да: тексты полны язвительных и остроумных комментариев, так что периодически здоровый смех вам обеспечен. Но… от иных историй скорее щемит.

Что смешного в главе «Соседка», где Дэвид рассказывает, как оказался между молотом и наковальней: между девятилетней дочерью соседки-алкоголички, с которой подружился, и язвительной мудрой матерью. И как эта дружба выворачивается в жутковатый скандал?

Что смешного в истории выгнанных из дома детей – маленького Дэвида с сёстрами? В истории первого ребёнка брата и умирающей богатой тётушки? Ну с таким успехом можно и «Мастера и Маргариту» объявить комедией, помятуя о похождениях Коровьева и Бегемота.

К чёрту Леттермана. В книгах нет закадрового смеха. Есть ты и лиричная, глубокая проза.

Русские, знакомьтесь – это Седарис.

13.01.2009

@темы: Чтиво, Библиотэга

---

Афоризм дня от С.

"Кто кого любит, тот того не ест".

С., 3 года 2 мес.

@темы: Про малышу, Будни

---

Ежедневная мантра

Every morning in Africa
When the sun comes up
A gazelle wakes up.
That gazelle knows that
It must run faster than the fastest lion
Or it will be killed and eaten.

Every morning in Africa
When the sun comes up
A lion wakes up.
It knows it must outrun
the slowest gazelle
Or it will starve to death.

It doesn’t matter whether you are
A lion or a gazelle

When the sun comes up
You’d better be running

Roger Bannister

@темы: Будни, Настроение

---

Тест на знание русского языка

Тест найден у  kaiman

Я проверил свои знания русского языка и получил пятерку. Сходи, проверься?

@темы: Будни, Тесты

---

Холмс/Уотсон

Название: ИЗ НАС ДВОИХ
Автор: sylvochka
Пейринг: Холмс/Уотсон
Рейтинг: PG (только из-за наличия преслэша)
Размер: миди
Отказ: Все не мое
Аннотация: Так себе детектив + преслэш

ИЗ НАС ДВОИХ

Глава 1.

– Уотсон! – дверь стремительно распахнулась у меня перед носом, едва я занес руку, чтобы постучать, и я буквально ввалился в гостиную на Бейкер-стрит. Холмс обхватил меня за плечи и крепко встряхнул.

– Я не удивлен, что вы узнали, что я здесь, – ответил я, пожимая узкую сильную ладонь моего друга. – Я не предупредил о визите, но мой кэб можно было увидеть из окна. Как вы угадали момент, когда я оказался у двери?

– Признаться, я ошибся в расчетах, – Холмс бросил мой плащ на стол, заваленный грудами бумаг, и уселся в кресло, жестом указывая мне на диван. – Раньше у вас уходило по две секунды на каждую из семнадцати ступенек лестницы, плюс полминуты на приветствие миссис Хадсон и еще десять, чтобы отряхнуть ваш цилиндр. Сегодня же вы поднимались на полминуты дольше. Поскольку дождя не было уже неделю, наша замечательная хозяйка не страдает от ревматизма и задержать вас своими жалобами не могла, - он выжидательно посмотрел на меня и удовлетворенно хмыкнул, заметив мою растерянность. – А это значит, что я был прав, когда говорил, что семейная жизнь не пойдет вам на пользу.

– При чем тут мой брак? – спросил я.

– При том, Уотсон, - Холмс подался вперед, с самым серьезным видом заглядывая мне в глаза, - что на те же самые действия вам потребовалось вполовину больше времени. А это значит, что за несколько недель, что я был лишен удовольствия вас видеть, вы снова поправились.

– Всего несколько фунтов…

– Только идут вам, друг мой, – я вздохнул с облегчением, увидев, что он сдерживает смех, - но не забывайте о прогрессии. На кого вы станете похожи через год? Мне придется пригласить мастера, чтобы он расширил дверной проем. Ваш портной сколотит состояние, поскольку вам придется сменить весь гардероб. Я также рекомендую заранее сделать заказ у мебельщика, поскольку ваше супружеское ложе может проломиться под вами в любой, даже самый неподходящий момент. Особенно в неподходящий…

– Я понял, понял, - оборвал я его, заливаясь краской смущения.

– Прибавьте к этому одышку, храп, плохой сон, аритмию… - Холмс поднялся из кресла и встал напротив меня.

– Из нас двоих все же я врач, - пробормотал я.

– Так помните об этом, - он уселся рядом со мной на диван и расхохотался, заметив мое смущение. – Простите меня, Уотсон, - сказал он, отсмеявшись. – Вы думаете, я поддеваю вас, а на самом деле я смеюсь над собой. Я несу полную чушь и это вместо того, чтобы сказать вам, что я чертовски рад вас видеть!

Подобные проявления чувств моего друга случались так редко, что в душе я возликовал, как ребенок, мгновенно позабыв о своей обиде. Я не признавался себе, как мне не хватает его общества, как я соскучился по едкой смеси запахов табака и химикатов, царившему в гостиной, которую некогда по праву считал своей, по многозначительному молчанию, отрешенному или напротив, сосредоточенному взгляду. Я ленив от природы и последнее время чувствовал себя расстроенным, словно часовой механизм, который не удосужились завести вовремя – кипучая энергия Холмса вновь запустила мои винтики.

– К тому же ваш визит очень кстати, – Холмс хлопнул меня по колену и поднялся с дивана. – Я надеюсь, ваш вечер свободен? Я приглашен на благотворительный прием к послу Эль, – он порылся в кипе бумаг на столе, извлек узкий желтый конверт и протянул мне. – Приглашение на два лица.

– Обычно это подразумевает, что вы приглашены с дамой, – заметил я.

– Что не написано пером, может быть истолковано как угодно, – бесстрастно ответил он. – В данном случае это умолчание нам на руку. Впрочем, если вас смущают подобные условности…

– Нет-нет, – поспешил уверить я, – но скажите, Холмс, в этом приеме есть нечто интересное для вас? Вы всегда уклоняетесь от официальных визитов. Я не поверю, чтобы вы добровольно согласились провести вечер в компании высокопоставленных снобов.

– Должен признаться, я пока не знаю, друг мой, – ответил он задумчиво, – я привык опираться на факты, а не на чувства. Однако, моя интуиция не дает мне покоя, хотя, может, все дело в том, что мне просто скучно. Не приди вы сегодня, я бы постарался избежать приглашения леди Эль, но вот вы здесь. По крайней мере я угощу вас посольским ужином, и вам будет, с чем сравнить кулинарные таланты вашей Мэри.

– Почему леди Эль? – спросил я, пропуская колкость мимо ушей. – Вы сказали, приглашение от посла, тут нигде нет подписи, текст отпечатан типографским способом, – я посмотрел на карточку с обеих сторон, потом осторожно понюхал. Холмс наблюдал за моими действиями с явным одобрением.

– Обратите внимание на то, как написано имя и время.

Адресат и цифры действительно были вписаны чернилами в специально оставленные для этого пробелы, но, сколько я их не разглядывал, картина не прояснялась.

– Это неоспоримо написано женской рукой, причем дама – выпускница Актионской или Лапасской школы, об этом говорит угол наклона почерка, а также вот эти завитки, – Холмс указал мне на крошечную виньетку хвостика цифры шесть и заглавной буквы «Х». – Теперь чернила – такой густой изумрудный цвет изготовляют специально для дипломатических домов и чиновников высшего ранга, его трудно подделать. Вряд ли у господина посла состоит в секретарях столь высокородная дама, так что, скорее всего, надпись сделана рукой его супруги.

– Вы наверняка правы, но что необычного в то, что супруга посла собственноручно надписала приглашения?

– Ничего, - он пожал плечами. – Как и в том, что она волновалась и медлила, надписывая его. Точка после имени слегка расплылась, так бывает, когда с пера стекает капля, если перо долго не отрывали от бумаги. В верхнем левом углу есть небольшое зачищенное восковое пятно. Можно сделать вывод, что листок надписывали втихаря, при свете одной свечи, а также, что у того, кто его писал, не было возможности взять другой бланк, поэтому пятно аккуратно затерли. А возможно, – он обезоруживающе улыбнулся, заметив мой изумленный взгляд, – что все эти выводы ошибочны. Но мы не узнаем этого, если не отправимся туда сегодня. Так вы пойдете со мной, Уотсон?

Стрелки моих внутренних часов завертелись с бешеной скоростью. Я почувствовал, как стремительно побежала кровь по моим венам и едва удержался, чтобы не расцеловать Холмса, который буквально за шкирку вытаскивал меня из серой трясины размеренной ленивой жизни.

– Пожалуй, я составлю вам компанию, – чинно согласился я.

***

Мы условились, что я заеду за Холмсом за полчаса до приема, и, хотя времени было предостаточно, я едва не опоздал. Помня о критике, которой я подвергся ранее на Бейкер-стрит, я уделил максимум внимания вечернему туалету и все равно остался разочарован результатом. Мой единственный парадный фрак был сшит по заказу ко дню свадьбы, одевал я его лишь единожды, и с тех пор он дожидался лучших времен на дне кованого сундука, щедро посыпанный нафталиновыми шариками от моли. Экономка, толстая хромая Уоллен, дважды вычистила фрак под моим неусыпным руководством и даже побрызгала на него розовой водой, неодобрительно подглядывая на меня и беспрестанно бурча под нос, что все мужчины одинаковы. Я хотел было объяснить, в чем дело, но на мгновение представил себе, что сказал бы на это Холмс, и передумал. В конце концов, Уоллен ушла, подволакивая больную ногу, оставив на стуле несчастный фрак, который выглядел неплохо, но пах теперь одновременно нафталином и розами. К тому же, Холмс оказался прав: размеренная семейная жизнь с обязательными полдниками, обедами из трех блюд и пикниками по воскресеньям незаметно окружила мой торс тем, что я предпочитал считать мышцами. При первой же примерке треск швов не оставил мне выбора – несмотря на теплую погоду, поверх сорочки пришлось одеть и жилет, застегнуть фрак на все пуговицы не представлялось возможным.

– Эким вы франтом, - пробормотал мой друг, окидывая меня взглядом с головы до ног. Я же, увидев Холмса, невольно испытал нечто сродни зависти – его осанка вполне могла поспорить с моей военной выправкой, а простой черный костюм сидел с такой небрежной аристократичной элегантностью, словно он носил его ежедневно вместо домашнего халата.

Мы сели в кэб и спустя четверть часа оказались у двухэтажного особняка, обнесенного витой кованой решеткой. Сквозь решетку виден был небольшой, тщательно ухоженный сад. Холмс назвал себя швейцару, охранявшему изнутри ворота, и предъявил приглашение, после чего нас незамедлительно пропустили на территорию резиденции посла Эль.

Из дома доносилась музыка, в ярко освещенных окнах мелькали тени, видимо, на благотворительный прием было приглашено немало гостей. На веранде дежурил еще один швейцар, при виде нас он склонился в почтительном поклоне и положил руку в белой перчатке на массивную бронзовую ручку, готовясь распахнуть нам дверь. Вся эта обстановка смущала, но вместе с тем наполняла сердце предчувствием праздника и приключения. Шагая вслед за Холмсом по узкой дорожке, посыпанной гравием, я невольно вызывал в памяти картинки нашего общего прошлого и так погрузился в воспоминания, что налетел на бортик декоративного фонтанчика, не заметив, что дорожка круто свернула вправо.

– О чем вы только думаете, Уотсон, – проворчал Холмс, мгновенно подхватив меня под руку и удержав от падения в фонтан.

– О вас, – честно признался я. Холмс замер и некоторое время стоял неподвижно, глядя на меня. Его рука по-прежнему сжимала мой локоть.

– Холмс, – произнес я осторожно. Он вздрогнул, отпустил мою руку и снова повернулся спиной, устремляясь к дому. Я поспешил за ним.


Глава 2.

В холле собралась самая разная публика. Тут и там сновали официанты с подносами, уставленными закусками и бокалами. Прием еще не начался, гости ожидали, когда спустятся хозяева вечера. Холмс внимательно разглядывал собравшихся, я же, подхватив бокал с шампанским, с интересом рассматривал богатое убранство дома.

– Бедные крошки, – пропел баритон у меня над ухом, – как подумаешь, как трудно им приходится, а ведь тоже, создания божьи.

Я повернулся к обладателю баритона – им оказался пожилой мужчина с пышными закрученными усами. Лицо его показалось мне смутно знакомым, секундой позже я сообразил, что не раз видел его в газетах – то был один из членов гильдии промышленников. Он стоял в окружении нескольких собеседников футах в пяти от меня, его раскатистый голос перекрывал звуки музыки. Я подошел поближе и, учтиво поприветствовав, присоединился к ним.

– Что за чудо – это лотерея! – воскликнула высокая костлявая дама в платье канареечного цвета. – Ведь в выигрыше обе стороны! Мы платим деньги и помогаем этим несчастным детям из Непала. Мне, кстати, довелось бывать там в молодости, когда я работала медсестрой. И при этом мы получаем такое удовольствие – вечер в обществе самого посла и его жены! Говорят, она известная модница…

– Жаль, что у них нет наследника. Дети – вот ради чего мы живем. Эти бедные, несчастные крошки, – перекрыл ее баритон, и я вежливо улыбнулся и ему, и канареечной даме.

Я начинал понимать, в чем дело. Подобный сбор денежных средств не был редкостью – как раз для этого и предназначались благотворительные приемы. На них приглашали политиков, крупных торговцев и иных состоятельных граждан, несколько пригласительных билетов иногда разыгрывали в лотерею. С одной стороны, это был шанс для простых людей за умеренную плату попасть на один вечер в общество известных и высокопоставленных горожан, с другой - приносило немалый доход. Видимо, этой даме посчастливилось выиграть визит на светский раут.

Это, на мой взгляд, могло служить объяснением, почему Холмс оказался в числе приглашенных: он не мог похвастаться значительным состоянием, зато был широко известен, отчасти и благодаря моему скромному труду – запискам о наших приключениях. Я оглянулся в поисках Холмса, чтобы поделиться с ним своими соображениями, и обнаружил его у себя за спиной. Он разглядывал фотографии на каминной полке.

– Супругам Эль довелось побывать в разных странах, - негромко заметил он, выслушав меня и указывая мне на одну из фотографий. – До этого я думал, что Непал был выбран случайно.

– Возможно, это не более, чем совпадение, – ответил я, рассматривая красивую даму, запечатленную в окружении толпы ребятишек, в основном темнокожих.

– Ах, Уотсон, - Холмс улыбнулся уголками губ, – вам же отлично известно, что я думаю о совпадениях.

В этот момент дворецкий в строгой черной ливрее, расшитой золотым позументом, возвестил о появлении хозяев вечера – господина посла Себастьяна Эль с супругой. Мы, как и все присутствующие, повернулись к широкой, устланной толстым ковром лестнице, по которой медленно спускался видный пожилой мужчина. Черты его лица были крупными и мясистыми, словно вылепленными из сырого теста, надменное выражение лица говорило о статусе и положении в обществе не хуже фамильного герба, украшавшего парадный фрак. Он вел под руку высокую стройную даму, чье лицо мне уже было знакомо по фотографии. Леди Эль была очень красива и находилась в том роскошном возрасте, когда тщательный уход за собой размывает границы прожитых годов. Я бы дал ей лет тридцать пять, хотя вполне возможно, что она была минимум на десять лет старше. Нечто в ее облике заставило меня вздрогнуть, секундой позже я понял причину моего замешательства – она была облачена в платье того же покроя и того же ядовитого канареечного цвета, что я видел на одной из приглашенных дам.

Не я один заметил это – по залу прокатился гул, а затем повисло напряженное молчание. Хозяева спускались в абсолютной тишине. Лицо посла оставалось бесстрастным, в то время как его супруга приветливо улыбалась, блуждая глазами по залу, пока недоумение на ее лице не сменилось пониманием - она заметила злосчастную гостью, которая стояла, остолбенев, у самой лестницы, не делая никаких попыток отступить в сторону.

– Скандал неминуем, – шепнул я Холмсу.

Тем временем посол с супругой достигли конца лестницы и оказались лицом к лицу с дамой в желтом платье. Бедняжка стояла, замерев, ее худые плечи сотрясала мелкая дрожь. Леди Эль ступила на полшага вперед своего мужа, ласково улыбнулась и протянула ей руку.

– Рада видеть, дорогая, что в этом городе еще хоть кто-то следит за модой. Думаю, мы с вами станем украшением вечера, – и, не дождавшись ответа от несчастной, которая никак не могла оправится от шока, леди Эль аккуратно высвободила левую руку из руки супруга, взяла виновницу несостоявшегося скандала под локоть и повела ее к столику с орхидеями, расспрашивая вполголоса.

Простота и элегантность, с которой леди Эль сумела выйти из щекотливой ситуации, вызвала у меня восхищение и разрядила обстановку на приеме. Официанты снова засновали с подносами, уставленными напитками, к послу выстроилась очередь из желающих приветствовать лично. Я повернулся к Холмсу, который стоял у меня за спиной, и обнаружил, что он снова рассматривает фотографии на каминной полке. Я подошел к нему.

– Не хотите засвидетельствовать почтение господину послу? – спросил я.

– Непременно, - ответил он, - но сначала нам нужно представиться его супруге, ведь именно благодаря ей мы здесь оказались.

Я не удивился. Я знал, что Холмс всегда был внимателен к мелочам, таким, как в случае с приглашением на прием. Эти мелочи не имели на первый взгляд никакого значения, но неизменно оказывались звеньями куда более сложной цепи, едва за них брался его аналитический ум. Леди Эль сумела занять его, и следовало ожидать, что он не отмахнется от самых незначительных деталей, пока не выяснит причин их возникновения.

– Разрешите представиться, Шерлок Холмс, - он склонился в полупоклоне, целуя руку в белой перчатке. – А это мой друг и неизменный спутник, доктор Уотсон.

– Мистер Холмс! – воскликнула леди Эль, - я так рада, что вы пришли! Мне нужно поговорить с вами, прошу вас! – она сжала руку Холмса. По блеску ее глаз и волнению в голосе я понял, что мой друг как всегда оказался прав, и для его приглашения была иная причина, чем простое присутствие на светском рауте.

Холмс учтиво склонил голову.

– Счастлив буду выслушать вас, миледи.

– До начала благотворительного аукциона еще полчаса, - она кинула взгляд на большие каминные часы. – Это не отнимет у вас много времени, уверяю. Прошу вас, пройдемте со мной в кабинет. Миссис Хайдерсон, - обратилась она к даме в канареечном платье, протягивая ей свой бокал, - прошу вас извинить меня ненадолго. Вы дождетесь меня, не правда ли?

Сухопарая дама кивнула ей с видом закадычной дуэньи, хотя было заметно, что она разочарована тем, что ее лишили такого общества. Холмс следовал рядом с леди Эль, обсуждая что-то вполголоса, как вдруг обернулся и сделал мне знак рукой, приглашающий следовать за ними. Я догнал их в пару шагов.

– Я сообщил миледи, что мы предпочитаем расследовать дела вместе, – сказал он.

– Я благодарна вам, доктор, что вы и мистер Холмс согласились уделить мне свое внимание, - она улыбнулась очаровательно и вместе с тем как-то беспомощно, отчего на мгновение стали видны тени, залегшие вокруг глаз и морщинки у губ. Я некстати подумал, что все же она ближе к верхнему порогу возраста, который я определил для нее вначале.

Мы вошли в небольшой кабинет, отделанный темным деревом. Леди Эль плотно прикрыла инкрустированные двери, указала нам на диван, а сама осталась стоять перед нами.

– Прошу простить меня, джентльмены, – произнесла она, наконец, – я не знаю, с чего начать. Дело в том, что меня пытаются убить.

Мы с Холмсом переглянулись, и я заметил интерес, появившийся в серых глазах моего друга.

– Вам угрожают? – уточнил он.

– В том-то и дело, что нет, – ответила она. – Я не получаю писем, никто не выдвигает никаких требований. Мы с супругом за множество лет его деятельности не раз становились жертвами шантажа и знаем, как вести себя в подобных обстоятельствах. Но в этот раз все иначе. Все происходит как бы случайно. Три недели назад я каталась на лошади, когда она внезапно понесла и сбросила меня. Я отделалась испугом и не придала бы этому значения, но конюх осмотрел бедняжку и обнаружил у нее под хвостом стручок чилийского перца. В другой раз лодка, на которой я прогуливаюсь по воскресеньям, дала течь. Я хорошо плаваю, но, поверьте мне, добраться до берега в платье было очень непросто. Я простудилась и неделю лежала с жаром, впрочем, это вам неинтересно…

– Напротив, миледи, – серьезно проговорил Холмс. – Скажите, я правильно понял, что все это происходило с вами, когда вы занимались чем-то без супруга?

– Да, – горячо подтвердила она, – про это и говорю. Себастьян не любит верховой езды, и на лодке я обычно катаюсь без него, и все другие случаи – все это происходило только со мной.

– Простите за мой вопрос, – осторожно встрял я, – но вы подозреваете своего мужа?

– Да вы что! – ее глаза расширились от ужаса. – Нет-нет! Я упомянула про это только чтобы дать понять, что это не имеет отношения к тому, чем занимается Себастьян! К тому же, у меня нет от него тайн. Он очень напуган, не отпускает меня ни на шаг, но никто до сих пор не объявлялся, чтобы предъявить какие-либо требования, и эта неизвестность тревожит нас больше всего!

– Я вас понимаю, – согласился Холмс, – скажите…

Холмс не успел договорить. Из-за двери раздался пронзительный женский крик, который тут же заглушил топот и гул голосов. Мы вскочили со своих мест, в тот же момент в дверь громко постучали. На пороге стоял дворецкий в черной ливрее.

– Простите, миледи, – произнес он трясущимся голосом, – с одной из дам очень плохо.

Леди Эль побледнела и быстрым шагом направилась в зал, мы бросились за ней. У столика с орхидеями лежала женщина, цвет ее платья не вызывал сомнений – перед нами была несчастная миссис Хайдерсон. Я обогнал Холмса, пощупал пульс и проверил дыхание маленьким карманным зеркальцем.

– Ей уже ничем нельзя помочь, – негромко объявил я, выпрямляясь. – Она умерла.

На лицах окруживших нас людей застыл ужас. Тишину нарушил лишь шелест платья и сдавленный стон – леди Эль лишилась чувств.

Глава 3.

Прибывший врач осмотрел тело миссис Хайдерсон и подтвердил смерть, после чего без промедления отправился к леди Эль, которую удалось привести в чувство. Я обменялся с ним парой реплик, указал на флакон с нюхательной солью и платок, смоченный в уксусе – самое простое и эффективное средство вывода из обморока. Леди Эль вымученно улыбнулась мне и прикрыла веки. Я счел, что мое присутствие в качестве доктора больше не является необходимостью, и отправился на поиски ванной. Нужно было умыться и привести себя в порядок. Холмс отправился со мной.

– Что скажете, Уотсон? – спросил он, глядя, как я тру руки пемзой в попытке избавиться от въедливого запаха.

– Чтобы установить причину смерти требуется вскрытие, – осторожно начал я, – но, судя по первым признакам…

– Она была отравлена, – закончил за меня Холмс, и я кивнул.

– Бедная леди Эль, для нее это стало настоящим шоком, – сказал я. – Без сомнения, убийца, кто бы он ни был, хотел отравить ее и спутал жертву из-за платья. Он мог заранее узнать, во что она будет одета. Возможно, он приехал в тот момент, когда леди была в кабинете с нами, и не мог знать о двойном наряде.

– Возможно. Уотсон, я должен просить вас об одолжении. Мне нужно незаметно подняться наверх, и я хочу, чтобы вы пошли со мной. Через минуту-другую здесь будет полно полиции, да и врач наверняка настоит на том, чтобы леди перенесли в ее покои, так что поторопитесь. Не спрашивайте мня пока ни о чем, нет времени объяснять. Я должен проверить одну догадку.

Я привык к тому, что мысли моего друга намного опережали мои собственные, поэтому без лишних вопросов вышел вслед за ним. В зале по-прежнему царила суматоха, и нам удалось беспрепятственно подняться по лестнице, не привлекая внимания. Мы оказались в длинном коридоре со множеством дверей. Холмс передвигался практически бесшумно, останавливая ненадолго у каждой двери. Иногда он приоткрывал их и осторожно заглядывал внутрь, но тут же закрывал снова. Я следовал за ним. Наконец, он замер у одной двери, прислушиваясь, открыл ее и проскользнул внутрь, увлекая меня за собой.

– То, что нам нужно, – сказал он.

Комната, в которой мы оказались, на первый взгляд была совершенно обыкновенной. В центре стояла кровать, у окна стол темного дерева. В углу довольно низко висел рукомойник – так, как если бы он был предназначен для ребенка. Здесь также не было гардеробов, обычных для спальни, вместо них имелось два невысоких комода. Даже светильники были расположены на уровне пояса. Если бы не тона отделки и отсутствие игрушек, комнату можно было бы назвать детской.

– Да, именно то, что нужно, – удовлетворенно повторил Холмс.

В этот момент раздался шорох и скрип, похожий на тележную ось. Холмс мгновенно сгреб меня в охапку, запустил руку в мои волосы и впился в губы яростным поцелуем. От шока я и не думал сопротивляться. Мысли мои окончательно спутались и вместо того, чтобы оттолкнуть, я думал о том, какие у него сильные руки. Какие мягкие настойчивые губы. Какой родной этот едва уловимый запах табака и чего-то острого – наверняка, паров какого-нибудь редкого яда, недаром так кружится голова.

– Что здесь происходит? – воскликнул звонкий мужской голос и я, оторвавшись, наконец, от Холмса, различил в проеме двери худенькую фигуру молодого человека, сидевшего в некоем подобии кресла, к которому по бокам были приделаны огромные колеса.

– Ох, Джонни, – хихикнул Холмс пьяным голосом и, пошатываясь, подхватил меня под руку, – тут, видишь, занято. Ззвините, уходим, уходим, – и он вытолкнул меня из комнаты, протиснув в щель между стеной и колесом. – Быстро, Уотсон, - добавил он шепотом своим обычным серьезным тоном.

Мы сбежали вниз по лестнице. Переполох внизу только усилился – прибывшая полиция отказывалась выпускать гостей из дома. Те, кто жаждал избежать участия в скандале, пытались договориться или громко угрожали – инспектор Лестрейд, к его чести, выслушивал и тех, и других с одинаково непроницаемым выражением лица. Леди Эль укладывали на носилки, чтобы перенести в личные покои. Я же был в смятении от устроенного Холмсом спектакля. С одной стороны, я понимал, что у него не было иного выхода, с другой – ужасался не столько выбранному способу, сколько собственной реакции на него.

– Уотсон, – мягко сказал он, отвечая, как обычно, моим мыслям, - если вас это так беспокоит, мы поговорим об этом позже, обещаю вам. А сейчас мне нужно обсудить кое-что с леди Эль наедине. Идите поприветствуйте инспектора, скажите ему, что я здесь и переговорю с ним при первой возможности, – Холмс упругим шагом направился к носилкам, склонился к лежавшей на них даме и сказал ей что-то на ухо, после чего начал подниматься по лестнице вслед за ней.

Моим первым порывом было уйти. Думаю, я смог бы это сделать без особого труда, воспользовавшись близким знакомством с Лестрейдом. Я был рассержен на Холмса за то, что он не снизошел до объяснений. Я был также зол на себя оттого, что привык ему повиноваться, как марионетка, которую дергают за ниточки. В глубине души я понимал, что мне хочется просто сбежать, чтобы не смотреть ему в глаза. Холмс воспользовался мной как единственно возможной маскировкой, а меня поминутно бросало в жар, стоило мне вспомнить сцену наверху. Я готов был провалиться сквозь землю.

– Холмс здесь, – сказал я, подходя к Лестрейду.

– Хорошо, – ответил он и пожал мне руку. – Может, объясните, как вы двое всегда оказываетесь в центре событий?

– Это совпадение, – неопределенно ответил я.

– Из вас двоих вы всегда казались мне благоразумнее, доктор, - Лестрейд со вздохом оглянулся на столпившихся людей. Я вздрогнул от его слов.

– Он подойдет с минуты на минуту, – сказал я, бросая взгляд на лестницу.

Холмс пришел спустя четверть часа. Он выглядел усталым и расстроенным, на виске скопилось несколько капель пота. Я поймал себя на том, что сунул руку в карман, чтобы достать платок и стереть их.

– Инспектор Лестрейд, – негромко произнес Холмс, – думаю, будет лучше распустить гостей, чтобы избежать лишней огласки. Леди Эль ожидает вас наверху. Она готова сделать заявление.

Инспектор был настолько умен, что совладал с изумлением за считанные мгновения. Полицейские начали отпускать людей, переписывая их имена. Лестрейд коротко переговорил с послом и в его сопровождении отправился наверх.

– Думаю, нам пора, Уотсон, – Холмс тронул меня за локоть, выводя из оцепенения. – Здесь нам больше делать нечего.

Мы вышли в холодную темноту наступавшей ночи. Накрапывал дождь, и у меня мелькнула мысль, что после возни с уксусом и мороси мой фрак окончательно испорчен, и это разозлит Мэри. Я вспомнил о жене первый раз за вечер. Это странно, подумал я. Странно, что я вообще женат.

– Как вы догадались? – не вытерпел я, едва мы вышли за витую ограду.

– Вам известно, что я не верю в совпадения. Здесь же их оказалось сразу несколько.

– Вы про платье?

– Платье, безусловно, самое яркое из них, – кивнул Холмс. – Трудно представить, что обычная медсестра сможет позволить себе такое же платье, как у супруги посла. Тогда я пошел от противного и допустил, что это леди Эль понадобилось такое же платье, как у одной из дам.

– Но зачем?

– Совпадение нарядов – повод для скандала, – улыбнулся Холмс, – или для знакомства. К тому же, это самый верный способ заставить думать, что убийца перепутал жертву.

– Когда вы заподозрили леди Эль? – спросил я. – Как только случилось несчастье с миссис Хайдерсон?

– Я ожидал, что что-то произойдет, – нахмурился он. – И мне жаль, что я опоздал с выводами. Я понял, кто убийца, как только вы подтвердили мои догадки, что миссис Хайдерсон была отравлена. Яд был в шампанском, том самом, что леди Эль отдала ей при нашем знакомстве. Конечно, бедняжка не устояла перед искушением отпить из бокала, принятого из рук самой супруги посла. Миледи же еще раз отвела от себя подозрения, ведь бокал якобы предназначался ей, а сама она в момент смерти была в кабинете с нами.

– Какие еще были совпадения?

– Непал, конечно. Миссис Хайдерсон упомянула, что работала там. На фотографии, что я показывал вам, леди Эль также запечатлена на фоне непальского флага. Кстати, именно фотография стала ключом к определению мотива.

– Что в ней особенного? – воскликнул я, оглядываясь в поисках свободного кэба. Дождь усилился, холодные струйки затекали за воротник. – Я не разбираюсь в флагах и упустил этот момент, но что еще сумели разглядеть там вы?

– Скажите, Уотсон, – довольно улыбнулся Холмс, – кто, кроме самой леди, был на том снимке?

– Дети.

– Правильно. Какие дети?

– Обычные дети, – пожал я плечами, – чернокожие и белые.

– На той фотографии, Уотсон, был только один белый ребенок. Еще тогда я обратил внимание на то, как он похож на леди Эль. И в тот самый момент подошли вы и подробно изложили все, что услышали от гостей, чем оказали мне неоценимую услугу. Правда, друг мой, – он внимательно посмотрел на меня, – вы обладаете редкой способностью не искажать информацию, пропуская ее через себя, и не опускаете деталей. Вы сказали мне, что у посла нет наследника, – Холмс махнул в сторону площади, и мы двинулись по направлению к ней, пытаясь укрыться от хлестких струй под козырьками домов.

– И вы…

– Я понял, что здесь есть тайна. Когда произошло преступление, в моих руках было уже столько фактов, что требовалось лишь несколько деталей, чтобы прояснить картину, – Холмс ловко перепрыгнул большую лужу, и я попытался повторить этот трюк, отнюдь не так успешно.

– Зачем вам понадобилось подниматься на второй этаж?

– Чтобы найти доказательства. Признаться, я думал, что ребенок умер от какой-нибудь тропической болезни. Я надеялся обнаружить фотографии или личные вещи, что угодно. А вместо этого мы с вами… – он подал мне руку, чтобы помочь обойти стекавший по тротуару поток воды. У меня мгновенно пересохло в горле – одновременно от желания опереться о протянутую руку и страха услышать, чем мы занимались «вместо этого».

– А вместо этого, – Холмс заметил мое замешательство и решительно схватил меня за рукав, – мы с вами обнаружили сына супругов Эль.

– Как? – изумился я. – Ведь у них нет наследников!

– Нет, - серьезно подтвердил он. – Чтобы не навредить успешной карьере, после того, как их сын стал калекой, посол и его супруга были вынуждены объявить его умершим и прятать от посторонних глаз. Та самая фотография – последнее свидетельство их некогда безоблачной счастливой жизни. Через неделю после того, как был сделан снимок, их сыну и десятку местных ребятишек была введена просроченная вакцина от малярии.

– Господи! Но зачем?

– Всегда есть люди, готовые нажиться на том, что плохо лежит, – мы, наконец, добрались до площади. Холмс свистнул, подзывая кэб. – Несколько человек наладили торговлю лекарствами. Вакцину, полученную для миссии, продали, а для тех, кому прививки должны были делать бесплатно, подняли старую партию. Чтобы избежать скандала, медсестра из миссии Красного Креста подделала документы, исправив срок годности. Супруги Эль в качестве примера местным жителям сделали прививку своему сыну.

Кэб остановился возле нас. Холмс прыгнул внутрь первым, я, после секундного раздумья, последовал за ним. Несколько минут мы ехали молча, вслушиваясь в перестук колес.

– Я не понимаю одного, – произнес я, первым нарушая молчание. – Зачем леди Эль понадобилось приглашать вас? Чтобы убедить, что убить хотели именно ее? Если она хоть немного слышала о вас, она должна была знать, что ей не удастся вас запутать.

– Напротив, Уотсон. Леди Эль много лет вынашивала в душе страшный план, но не ожидала, что у нее хватит сил довести его до конца. Она действительно упала в обморок, когда увидела, что совершила. В разговоре со мной она призналась, что надеялась, что я сумею распутать клубок. Готовясь отомстить за сына, она не могла избавиться от чувства вины. Теперь она ответит за свое преступление, но душа ее спокойна.

– Это страшно, – прошептал я. – Любящие сердца порой способны на безумные поступки.

– Странно, что из нас двоих это сказали именно вы, Уотсон, – его рука накрыла мою ладонь, и я почувствовал, как тесно стало крови в моих венах.

– Куда мы едем? – спросил я. И получил лучший из всех возможных ответов.

– Домой.


The end.

@темы: ШХ, Фикшн

---

Настроение )

Снилось мне, словно я мука на стенках амбара.
Снилось мне - чьи-то прутья сметают со стенок в горстку,
Топят в масле, яйце… Черт, а сверху-то что? Сметана.
Здрасьте, я колобок. А могла быть и просто – тостом.

Снилось мне – посадили меня на окошко стынуть.
Я сижу, смеюсь – знакомый, вроде, сценарий.
Что там дальше мне надо сделать? Конечно, спрыгнуть.
Ладно, прыгнем. А вы только меня и видали.

Снилось мне, что бока царапают ветки-кочки,
Чьи-то рожи про «съем» поют знакомую песню.
Страшно, да! У меня, друг, разряд и дочка.
Меня кушать, боюсь, твоя рыжая морда треснет.

Снилось мне, что колосья шуршат, надо мной сгибаясь:
«Хоть куда катись, колобок, то полем, то лесом,
Все равно сожрут, мол, судьба у тебя такая…»

Можно я проснусь?
Я уже
устала быть тестом.

@темы: Стихи. Чьи ж еще., Будни, Настроение

---

Тест

Тест найден у  manera negra

Ваш соционический тип

[

Ваш соционический тип. Тест А. Толстиковой

Набрано баллов: 4

Этико-сенсорный экстраверт (ЭСЭ) — Энтузиаст (Гюго)

Описание И. Вайсбанда

1. «Пламенный». Эмоции сильные, яркие, нередко отличается властностью. Умеет загораться идеей и быть ей верен всю жизнь — Шлиман ещё в детстве решил раскопать Трою. Поклонник искусств как источника осознанной радости. Настроение создает себе сам и умеет передать его другим. Эмоционально тонкий, добрый, сострадательный.

2. Неутомим. Постоянно активен. Всё время среди людей, всё время в бегах. Легко переключается. Работает очень усердно. В работе не выделяет интересное и неинтересное, это не предмет рассуждений и анализа, её надо сделать — и всё. Со стороны кажется очень самоуверенным, всё, за что он взялся, ему удается. Кажется, что действует быстро и добивается хороших результатов. Сам он чаще придерживается противоположной точки зрения, поэтому очень любит похвалу своей работе.

3. «Мой дом — твой дом». Приятный собеседник, исключительно внимательный слушатель. Умеет найти подход к любому. Давая радость другим, радуется сам. Любит застолье, веселье. Гость — это любимчик. Умеет понять, восхититься, одобрить, посочувствовать. Верит людям. Независтлив, радуется успехам других. Тонко подмечает недостатки людей, подшучивает над ними, но не оскорбляет.

4. Консерватор. Не ищет и не любит новые решения, предпочитает старые, испытанные пути. Сложные вопросы может решать, только оставшись в одиночестве. Людям он уделяет слишком много внимания, они его отвлекают. При работе на людях делает много лишних движений, как бы для того, чтобы скрыть, чем он на самом деле занимается. Таким образом он включает в работу своего дуала (Робеспьер), который не терпит никакого командования. Любит, чтобы ему верили, не любит доказывать. Неагрессивен, но защищается очень активно.

5. «Любитель порядка». Любит одеваться, следит за своей внешностью. Не переносит беспорядка н неопрятности во всём, начиная с одежды и кончая гаражом и кладовой. Ко вкусу других приспосабливаться не хочет. Комплименты его внешности пропадают даром — он считает, что сам знает, как выглядит. Замечает не только духовные, но и физические качества партнеров.

6. «Жизненные связи». С его мнением окружающие считаются, но стараются избежать тесного контакта. Близких друзей мало. Не всегда легко выдержать его эмоциональный прессинг. Для себя всего добивается своим трудом, не надеется на помощь другого. Семья для него — главное в жизни. Если бы пришлось выбирать между любовью и диссертацией, выбрал бы первое. Наилучший партнер в браке, дружбе, работе — Робеспьер.

Ваша квадра (четвёрка типов, в обществе представителей которых отношения налаживаются лучше всего): Дон Кихот, Дюма, Гюго, Робеспьер.

Ваша сильная черта — мощный эмоциональный напор, умение воодушевить и поддержать, гореть идеей. Вы любите и умеете создавать комфортные условия для себя и близких. Умеете отдать себя людям. Делайте это — и вам вернут стократно.

Развивайте умение методично и правильно работать, ищите причины и следствия. Вашим идеалом должны стать Шерлок Холмс, Штирлиц. Все процессы н события в мире имеют свою логику. Надо её познавать.

Описание Е. Филатовой

1. Главное, что движет людьми во всех их поступках — это эмоции; самая большая ценность — положительные эмоции, и для этого необходимо доставлять окружающим «маленькие радости» всеми возможными способами — заботиться о здоровье, готовить вкусную пищу, дарить подарки, создавать вокруг красоту и комфорт.

2. Мне не всегда удается хладнокровно, логически продуманно распределять свои силы. Бывает, что я себя загоняю, работаю слишком много, но недостаточно эффективно.

3. Охватить сразу весь ход событий, увидеть конечный результат бывает довольно трудно, поэтому я предпочитаю не отрываться от конкретной повседневной реальности.

/MORE]

@темы: Тесты

---

Боюсь потерять, сохраню здесь. Personal.

Наука и образование
В Казани открыли памятник Владимиру Саламашкину
19 Сентября 2008 г., 10:33(Казань, 19 сентября, «Татар-информ»). Сегодня в Казани проходят торжественные мероприятия, посвященные памяти Владимира Саламашкина.



В 10 часов состоялось открытие памятника на Арском кладбище. Затем в 7-м здании КГТУ-КАИ откроется выставка и пройдет презентация книги из серии «ЖЗЛ КАИ» «Владимир Александрович Саламашкин», информирует пресс-служба вуза.

Владимир Саламашкин - секретарь парткома КАИ, ректор Камского политехнического института (1980-1985), кандидат технических наук (1975), профессор кафедры коммерции и маркетинга (2006), действительный член Татарстанского отделения Академии проблем качества РФ (1997).

Родился 19 сентября 1938 года в Муроме. В1956 году поступил на моторостроительный факультет КАИ. С первых дней учебы - в самой гуще студенческой жизни: секретарь курсового, факультетского бюро ВЛКСМ, активный участник становления и развития боевой комсомольской дружины КАИ, студенческого строительного движения. В 1957 году выезжал на целину. Награжден медалью «За освоение новых земель». В 1958 году - командир студенческого строительного отряда на строительстве в Ленино-Кокушкино, в 1964 году - командир ССО в Казахстане. В 1965 г. - командир Казанского ССО в г. Урай Тюменской области, в 1966 г. - командир Всесоюзного ССО «Север-66». Делегат первого Всесоюзного слета студенческих строительных отрядов, первого Всесоюзного студенческого слета.

После окончания учебы был оставлен в институте: ассистент, старший преподаватель, доцент кафедры «воздушно-реактивные двигатели».

С 1964 по 1965 г. и с 1968 по 1971 г. избирался секретарем комитета комсомола КАИ, делегат XV и XVI съездов ВЛКСМ. С 1975 по 1980 г. - секретарь парткома института. В 1980 г. руководством республики был направлен в Набережные Челны для организации Камского политехнического института (КамПИ), в течение пяти лет был первым его ректором. По возвращении в Казань в 1988 г. вновь был избран секретарем парткома КАИ, а в 1990 г. - первым секретарем Казанского горкома партии. Делегат XXVIII съезда КПСС и первого учредительного съезда Компартии России.

С 1992 г. - проректор по учебной и научной работе Регионального института передовых технологий и бизнеса ОАО «КАМАЗ», с 2000 г. - зав. кафедрой менеджмента Камского политехнического института.

С 2003 года - доцент кафедры промышленной коммерции и маркетинга КГТУ им. А. Н. Туполева.

Область научных интересов - газовая динамика двигателей летательных аппаратов и аэродинамика плохообтекаемых тел (до 1992 года), менеджмент (управление качеством, производственный менеджмент, управление персоналом). Является автором 70 научных и научно-методических трудов, двух изобретений по спецтематике.

Кандидат в мастера спорта по бадминтону. В течение 15 лет был капитаном сборной команды ТАССР, чемпион Казани и республики, призер первенства РСФСР.

Награжден двумя медалями СССР, знаком «Отличник высшей школы».
***Ив

Фото Екатерины КРАСУЦКОЙ

www.tatar-inform.ru/news/2008/09/19/133027/

@темы: Казань и казанцы

---

Никому не дано найти свой рай

Начала читать «Комнату Джованни» Дж. Болдуина, и этот текст меня буквально поглотил.

"Люди, которые свято верят в то, что у них сильная воля и они управляют собственной судьбой, неизбежно занимаются самообманом - это и питает их уверенность. Их выбор всегда с изъяном, потому что по-настоящему решает проблему выбора тот скромный незаносчивый ум, который понимает, что решение зависит от тысячи случайных, заранее предусмотренных мелочей, а придумывать себе сложную систему допущений, тешить себя иллюзиями значит видеть мир придуманный, а не реальный".

"Никому не дано найти свой рай".

"Сама жизнь предлагает нам выбор: или-или. Всю жизнь вынашивать мечту о рае или навсегда похоронить ее в памяти; нужно обладать мужеством, чтобы вынашивать эту мечту, и не меньше требуется мужества, только совсем иного свойства, чтобы о ней не помышлять. А тот, кто умудряется делать и то и другое одновременно - герой. Люди, которых преследуют мысли о рае, постепенно сходят с ума, сходят с ума от боли, которую причиняет им утрата чистоты, от грязи, в которой медленно захлебываются. Но и те, кто не думает
о рае, тоже сходят с ума; они сходят с ума от того, что их гнетет чистота, - они ее ненавидят: Так и делится мир на сумасшедших, которые вынашивают мечту о рае, и безумцев, которые даже не помышляют о нем. Герои же встречаются крайне редко".

- Пойми, - настойчиво продолжал он, - моя жизнь постыдна только потому, что таковы мои случайные попутчики. А они постыдны. Тебе надо бы спросить, почему?
- А почему они постыдны? - спросил я.
- Потому что они не знают ни привязанности, ни радости. Это как вставлять вилку в испорченную розетку, все сделано по правилам, а контакта нет, все по правилам, а ни контакта, ни света.

@темы: Чтиво

---

С просторов дайри

Укрой меня, Господи. Холодно и темно.
Иду по трясине наощупь, дорог - ищи там!
Мне нравится жизнь моя, я не прошу иной,
Я просто, Ты знаешь, я просто прошу защиты.

В дожди и бессонницы словно в речной поток...
Но это всё бредни, прости. Я давлю на жалость.
Ты просто скажи: мне ведь будет ясней потом,
Куда и зачем я всю жизнь от себя бежала?

Не так уж и тяжек, наверное, мой удел,
И жизнь полосата, и мир за окном не клетчат.
Но, Господи, я-то надеялась на людей,
А им, оказалось, самим ну ничуть не легче.

Казалось бы, вроде еда на моём столе,
И тёплая комната, многих иных светлее.
Но, Господи, всё-таки Ты меня пожалей.
Мне просто гораздо спокойней, когда жалеют.


(c)

Peony

www.diary.ru/~peonie

@темы: Чтиво, Настроение

---

Тест

Тест

почти на картах...

Ваше имя что было? были слова, которые тяжело было сказать, да и не нужно было... что есть? есть сны людей, в которых только ты что будет? ветер в лицо и много преград на пути к счастью что в пути? новый человек что на сердце? трещина чем сердце успокоится? Это

все гадания на aeterna.ru

@темы: Будни, Тесты

---

Болдырева

Отучи меня проверять людей на прочность,
Отучи меня в них искать мои подвохи.
Научи меня сочинять твои картинки
И серьёзной быть, когда смех щекочет горло...


Е.Болдырева "Зимняя румба"

@темы: Казань и казанцы, Болдырева, Настроение

---

Настроение

Безумно люблю этот стих, найденный в сети совершенно случайно. За настроение, которое оно создает, когда я его читаю - словно мне сердце шершавым язычком вылизывают.

Сказочник

Забытая На Небесах (c)

Здравствуй, мой маленький сказочник и - прощай.
Ты для меня придумал такую сказку...
Я, если честно, задумалась. Даже чай
В чашке остыл, как щенок без кусачей ласки.

Что же теперь мне радоваться с тех пор?
Прыгать от счастья с серых пустых карнизов?
Или сидеть без дела, смотреть на двор,
Листья считать осенние, ждать сюрприза?

Сказочник мой единственный, карандаш
В острых твоих когтях рисовал мой образ.
Сколько же тут, по твоему, лет мне дашь?
Двадцать, четырнадцать? Или плевать на возраст?

Знаешь, что ты, волшебник, рискнул сплести
Из черно-белого бисера сгусток дыма.
Я умудрилась за это тебя простить,
Но обернулась холодной и нелюдимой..

Веришь, мой маленький принц, мне легко дышать,
Зная, что жизнь моя - это всего лишь строчки.
Ты у меня гениальный.. твоя душа
Из многоточий.. только из многоточий...

Нет, я не буду писать ничего другого.
Ты все узнаешь сам, - на другой странице
Все прочитаешь с невозмутимостью Бога,
Чиркнешь строку и.. я окажусь в больнице.

Впрочем, не факт. Мой сказочник, странный, строгий,
Ты заменил самых-самых_ну очень_ближних..
Что ж, продолжай, дописывай эти строки
Сказки, действительней самой реальной жизни.



Другие стихи этого автора можно найти

тут

stihi.ru/avtor/ntitori

@темы: Чтиво, Будни, Настроение

---

Посвященные (с претензией на оридж)

Рабочее название: Посвященные (с претензией на оридж)
Автор: sylvochka
Рейтинг: пока никакого, предполагаю PG-13
Размер: миди
Отказ: Вся эта муть мне приснилась (вместе с именами), поэтому имена оставлю, как есть, несмотря на банальность, а от
остального отказываюсь, ибо кто разберет аллюзии сна.

Глава 3

Глава 3.

Это случилось в середине второго курса, за неделю до зимних каникул. Часть студентов уже разъехалась по домам, досрочно сдав экзамены, что в интернате не возбранялось, а даже приветствовалось, поскольку позволяло сэкономить значительное количество продуктов. В холле стояла высокая ель, разряженная серебристыми чайными пачками и компьютерными дисками – символ не столько приближающегося праздника, сколько соревнования между двумя факультетами. Право повесить на елку украшение давалось тем, кто закрыл сессию – программисты вешали диски, а механики – пачки от чая. Если диски еще поддавались разумному объяснению, то студенты механического факультета сами не могли объяснить природу происхождения своего трофея.

Вовсю шла подготовка к традиционному новогоднему балу. Там же, в холле, в небольшом киоске, сколоченном из фанеры, были вывешены длинные карнавальные платья, маски, боа из перьев. Каждый вечер измученные зубрежкой студенты переодевались – кто в средневековые костюмы, кто в греческие туники, были и гусары с лихо закрученными приклеенными усами, и смазливые горничные в белых передничках с мушками над губой. Молодежь красилась, душилась, пила разрешенное администрацией шампанское, устраивала импровизированные танцы и вовсю отрывалась до отбоя, который на это время милостиво переносился с полуночи на час позднее.

Любая комиссия впала бы в шок, узнав о разгульных карнавалах в высшем учебном заведении, тем более во время сессии. Однако, хранимый некоей счастливой звездой, интернат практически не подвергался визитам чиновников, а что касается успеваемости, то редкий вуз мог похвастаться таким же знаниями студентов, как политех. Видимо, все дело было в елке.

Анна со товарищи участия в вечерних гуляниях не принимали, хотя иногда не отказывали себе в удовольствии понаблюдать со стороны. Влад потрясающе много знал об истории костюмов и язвительно комментировал те и иные фижмы, Анна исподтишка посмеивалась над девчонками: хрипотца в голосах и сверкающие глаза выдавали количество пригубленного пенного напитка. Серж наблюдал с невозмутимым видом, скрестив руки на груди и прищурив глаза – в такие моменты от него так мало оставалось от обычного веселого парня, что Анна чувствовала холодок внутри.

- Что там за шахматная доска? – спросил Серж, указывая ладонью вниз. С балкончика, на котором они устроили очередной наблюдательный пункт, весь холл был как на ладони.

- Это вроде ролевой игры, - отозвался Влад, пока Анна, просунув лицо между маленькими колоннами, подпиравшими портик, пыталась разглядеть, про что он говорит.

- Там какие-то странные фигуры, - задумчиво протянул Серж, - или мне плохо видно…

- Кошки, - подтвердил Влад, - в основном, черные, их больше всего. Потом белые, они главнее. Но они тоже не все равны, у них разная длина хвоста, чем длиннее – тем выше положение.

Анна наконец увидела то, о чем говорили мальчишки. В самом центре холла стоял большой стол, расчерченный на квадраты. Он весь был уставлен фигурками. Вокруг плотно толпились люди, так что ничего удивительного, что она не обратила на него внимания раньше. Пока она щурилась, пытаясь разглядеть фигурки, Влад достал из рюкзака маленькую серебристую трубку.

- Держи, - протянул он его Сержу, - это сувенирный телескоп. Звезд в него не разглядишь, а вместо бинокля сойдет.

Серж благодарно кивнул и несколько минут разглядывал стол в телескоп. Когда он, наконец, отнял его от лица, вокруг левого глаза алел круглый отпечаток.

- Там есть еще какие-то фигуры, вроде тоже кошки. Золотая и прозрачная.

- Совершенно точно, - кивнул Влад. – Это Владыка и Исповедница.

Анна вздохнула. Влад был специалистом по каким угодно играм и мог говорить о них часами. Даже если ей удастся сейчас сманить их на улицу, все разговоры будут про эту злосчастную доску. Пока Сержу не надоест, конечно.

***

Она оказалась права.

Глубокое черное небо сыпало на них пушистые мягкие хлопья, снег под ногами слегка поскрипывал. До отбоя оставалось около часа. Они решили не уходить далеко от общежития и медленно ходили между зданиями, петляя, как припозднившиеся зайцы, по очереди отхлебывая теплое красное вино из плоской фляжки, которую Влад выудил из своего бездонного рюкзака.

- Я так и не понял, почему они называют себя «посвященными», - переспросил Серж, обрывая Влада, которые увлеченно рассказывал про какие-то команды и походы. – Из-за того, что они знают эти старые законы?

Влад остановился и с недоумением посмотрел на собеседника.

- Они же кошки.
- И что?

- Ну кошки, - он перевел взгляд на Анну с видом, мол, ты хоть понимаешь? Анна в ответ покачала головой, и Влад возвел глаза к небу.

- Это же элементарно, - терпеливо начал объяснять он, - кошки почитались многими народами как божественные создания, они…

Но Анна отстала от них, не вслушиваясь в объяснения. Все она поняла. Кошки – уверенные и самостоятельные. Им не нужны никакие команды. Они сами по себе. А тот, кто этого не понимает, проиграет и без всяких шахмат.

***

Владимир опустился на одно колено, целуя край ее платья, и она заметила несколько седых волосков у него на макушке. Нелегко ему приходится, - подумала она рассеянно. Прежний неугомонный ловелас и покоритель сердец теперь был лишен столь милого его сердцу (и не только сердцу) женского внимания. Провозглашение Вассалом Исповедницы означало великую честь, но к чести прилагался и неприятный бонус – целибат.

Владимир был красив. Псевдогусарская форма туго обтягивала рельефные мышцы, черные густые усы и темные блестящие глаза дополняли исторический образ. В прежние времена он был неизменно галантен, смешлив и горяч. Галантность, впрочем, осталась.

Иногда, в моменты, когда она замечала тени, залегшие под его глазами, или новую складку возле губ, внутри неприятно шевелилось чувство вины. Многие готовы были пожертвовать всем, что имели, чтобы оказаться на его месте, - почет, подчинение, уважение Вассалу были обеспечены. Но вот Владимир… Вряд ли он, гуляка и балагур, к тому же храбрый офицер, грезил о подобной участи, на которую его – вольно или невольно – обрекла она.

С чувством вины она справлялась. Не я придумала их законы, - думала она, - не я привела его в хольд. Это как игра в фанты, не знаешь, что тебе достанется. Совесть соглашалась и пряталась в закоулки души, но все же высовывала иногда свою остренькую мордочку. Особенно, когда взгляд Анны, привыкший выхватывать из общей картины мелкие детали, спотыкался на новой морщинке или, вот как сегодня, на седых волосках.

- Поднимись, - попросила она устало. – Мне жаль, что я заставила тебя ждать.

Владимир посмотрел с недоумением. Анна мысленно одернула себя. Исповеднице не пристало извиняться, тем более перед собственным Вассалом. Суть его жизни в служении ей и удовлетворении ее прихотей. Вспомни Анна о нем через неделю, он ждал бы ее в лоунже, не смея нарушить приказ.

Она протянула ему правую руку, облаченную в длинную белую перчатку. Владимир, едва касаясь, осторожно взял ее под локоть. Боится, - мелькнуло у нее, - тоже боится, но по-другому. Он и раньше желал меня, а сейчас он вынужденный евнух. Прижмись я чуть ближе, и у него снесет голову, никакой страх перед Владыкой не остановит.

- Пора, - она чуть отстранилась, оставляя свою ладонь в его, и оценивающе изучила их отражение в зеркальной стене, слегка поведя плечами. Длинное платье, усыпанное зеркальной крошкой – официальный наряд Исповедницы – было неимоверно тяжелым, хотя казалось почти прозрачным, словно невесомое облачко. «Как я сама, - подумала Анна. – Меня тоже считают той, кем я не являюсь».

– Прошу тебя, Вассал, спуститься вниз, дабы приветствовать могла я посвященных.

Протокол начался.

***
С того вечера, когда Влад рассказывал им про игру, прошла неделя. Часовая прогулка в обманчивом уюте январского вечера не прошла для Анны даром – она простыла, и почти всю неделю до начала каникул провалялась у себя в комнате в общежитии, измученная то приступами безудержного кашля, то жуткими головными болями.

Обычно Анна старалась следить за своим здоровьем: тепло одевалась, выбирала парты подальше от окон, на зиму всегда утепляла рамы. Причиной такого несвойственного ее возрасту поведения были те самые головные боли. С детства, стоило ей хоть слегка затемпературить, как тут же за ухом начинало подергивать, так, что в глазах становилось темно. Анна тут же роняла все, что держала в руках, и, подвывая, хваталась за голову.

Боль полагалось терпеть. Организм должен сам бороться с болезнью, - объясняли ей, - невысокую температуру сбивать нельзя. А пока температура держалась, судорожные спазмы в ее голове приобретали все более ритмичный характер, и Анна согласно кивала в ответ на все умные слова, пока в висках билась единственная мысль – я сейчас сдохну. Сдохну-сдохну-сдохну.

В этот раз, как назло, оказалось, что таблетки кончились. Когда ее наутро накрыло первой волной боли, она едва смогла объяснить зашедшему за ней Владу, что на занятия не пойдет. К вечеру заглянул и Серж, с недовольным видом щупал ее лоб и спрашивал, не надо ли ей чего-нибудь. Не надо, сказала она. И сама удивилась, почему не попросила сгонять в аптеку. Уж не из-за того же, что она сейчас похожа на пугало – волосы сбились в один колтун, под глазами круги и ее два раза рвало желчью, запах тот еще – но так ведь Серж просто друг, друзьям все равно, как она выглядит. Уходи, - еле выговорила она, - уходи, не смотри. Ничего не надо.

Сколько прошло времени, Анна не знала. Кто-то приходил, сидел в ногах на ее кровати, изредка ей казалось, что она чувствует прохладную ладонь на лбу. Тогда она проваливалась в короткую рваную дремоту, и сквозь нервную пелену сна ощущала, как тесно крови в вене за правым ухом.
***
Тусклый закат киселем расползался по стенам. Анна открыла глаза. Голова не болела. Она вздохнула с облегчением и попыталась сесть. Все тело ломило, комната казалось размытой, но это ее не пугало. Она наверняка почти ничего не ела несколько дней, у организма кончились силы. Это не страшно, - она выдавила из себя слабую улыбку. Главное, что свалил гребаный пиротехник, взрывавший ее мозг.

Она с трудом доползла до холодильника, выудила из него кусок сыра, подернутого белесой пленкой. Сыр был не очень свежим, но по студенческим меркам еще вполне съедобным. Чувство голода победило чувство брезгливости. Расправившись с сыром, Анна нагрела воду и помылась в тазике – идти до общего душа не было никакого желания. Она одела чистую футболку, джинсы, заколола еще влажные волосы и вышла в коридор. Надо было найти мальчишек.

Ее комната находилась на отшибе от остальных жилых помещений. Когда-то это была бытовка – чулан, куда жильцы сваливали то, что не хотели держать в комнатах, но жаль было выбросить. Комендант поселил ее туда в отместку за тот случай, когда они застали его с кастеляншей. Помещение было намного меньше, чем обычные жилые блоки, но Анна быстро оценила его преимущества: она жила одна, и ей никто не мешал. При заселении у нее хватило ума изобразить недовольство, к пущей радости злопамятного коменданта.

В коридоре не было окон. Длинные лампы дневного света перегорали с завидной регулярностью – проводка была неисправна. Однажды она оставила заявку в толстом журнале на проходной, но так никто не пришел. Пару дней спустя она проверила журнал и увидела, что ее заявка вычеркнута. Вахтерша заговорщицким тоном сказала, что ее заявку вычеркнул сам. Починки было ждать бесполезно. Еще несколько недель Анна покупала лампы сама, но потом это ей надоело. Она уже привыкла и могла отлично ориентироваться в своем коридоре и без света.

Анна заперла дверь на ключ и пошла в сторону лестницы. Чем ближе она подходила к световому пятну, тем тревожнее становилось на сердце. Что-то было не так. К затхлому запаху непроветриваемого помещения примешивались незнакомые нотки. Когда уже было достаточно светло, Анна с удивлением уставилась на стены: все они были запачканы бурой краской. Уроды, - подумала она с неприязнью, - пачкали бы там, где сами живут. Возле лестницы валялся черный пыльный мешок, и Анна со злостью пнула его с лестницы. Из мешка что-то вывалилось и с звонко покатилось по ступеням. Анна в три прыжка преодолела лестничный пролет и нагнулась, чтобы рассмотреть предмет. Это был сувенирный телескоп Влада.

Анна прислонилась спиной к стене, пытаясь отдышаться. Сердце билось так быстро, что она не смогла бы сосчитать удары, если б захотела. Это ничего не значит, - сказала она себе. Да, это телескоп Влада. Мешок… - она поискала глазами то, что пнула с лестницы, - мешок – это его рюкзак. Но это совсем не значит, что с ним что-то случилось. Надо спуститься вниз, в холл.

Сердце и не думало униматься. У Анны вдруг возникло ощущение, что за ней наблюдают. Кто-то смотрит на нее из темноты собственного коридора. Там никого нет, - сказала она себе, - ты только что там прошла. И все же воображение тут же подсунуло ей картинку из детских ужасов – сейчас из тьмы выползет длинная черная рука. Анна нагнулась за телескопом и натужно рассмеялась, чтобы развеять страх, но собственный смех, отражаемый голыми пустыми стенами, напугал ее больше. Резко выпрямившись, она буквально летела через пролеты, на одном дыхании пробежала зал и вереницу закоулков, соединяющих общежитие с учебным зданием, и вбежала в холл.

В холле играла громкая музыка и вовсю веселились переодетые студенты. Но даже среди людей ее не покидало тревожное чувство, что на нее смотрят. Среди разряженной в костюмы молодежи, ее джинсы и футболка привлекали не меньше внимания, как если бы она появилась голая. Оглядевшись по сторонам, Анна нырнула в приоткрытую дверцу фанерного киоска, где висели платья, маски и парики.

- Возможно это захотите вы примерить, - девушка в маске с улыбкой протягивала ей длинное фиолетовое платье с фижмами.

Это мысль, подумала Анна. Вряд ли кто-то узнает ее в костюме.

- И парик, если можно.

Девушка кивнула, помогла натянуть бесконечное платье, зашнуровала корсет и аккуратно разгладила пряди парика. Анна с усмешкой осмотрела себя в небольшое зеркало. Будет, что рассказать Владу и Сержу. Она повернулась, чтобы поблагодарить, но девушка приложила ладонь к ее губам.

- Едва коснулось тела это платье, был заключен магический контракт, - пропела она, и Анна попятилась. Похоже, кое-кто перебрал с шампанским. Ладно, это не ее дело, ей это даже не интересно. – Да будет ход успешен твой и пользу пусть принесет Владыке и тебе.

Анна быстро закивала сумасшедшей, с силой толкнула дверцу и секунду спустя оказалась в объятиях черноволосого красавца в гусарской форме.

- Я счастлив буду вас сопровождать, - промурлыкали ей в ухо. Она усмехнулась и взяла кавалера под руку. Да уж, мальчишки придут в восторг, когда она им расскажет.

- Спасибо, - выдавила она и потянула нового знакомого в центр холла к шахматной доске.

***

@темы: Фикшн

---

Нет, ну что ж такое, а?

Нашла два своих фика на hp-fanfic.ru, размещенных не только без всякого согласия (это можно пережить), но и вообще без указания авторства. Вот дрянь.

@темы: Фикшн